Вольный народец - Страница 44

Тиффани резко села, заставив пиксти отпрыгнуть назад.

— Но эта… штука была там, а потом вы все выскочили из духовки! — сказала она. — Вы были в моем сне! Что это за тварь?

Уильям бездомный смотрел на нее, как будто что-то решая.

— Именно это мы называем дрем, — сказал он. — Здесь все неотсюда, помнишь? Все отражение того, что снаружи, или сворованное из дррругого мира, или что-то, что наколдовала Кроля. Он прятался в деревьях, а ты шла так быстро, что не видашь того. Ты знашь пауков?

— Конечно!

— Хорошо, пауки ткут сети. Дремы ткут сны. Тут это легко. Мир, из которого ты вернулась, почти реален. Это место почти нереальное, значит: по-любому, это сон. И дрем делашь тебе сон с ловушкой. Если ты съешь хоть что-то во сне, ты никогда не захошь оставить его.

Он посмотрел так, как будто Тиффани должна была впечатлиться.

— Что нужно этому дрему? — спросила она.

— Ему нравится глядешь сны. Он развлекашься, глядя на тебя, как на забаву. Он будет глядешь, как ты будешь есть еду сна, пока ты не умрешь с голоду. Тогда дрем сожрет тебя. Конечно, не сразу. Он подождет, пока ты расползешься в лужу, мучто у него нет зубов.

— Так как же от него убежать?

— Лучший способ в том, чтоб найти дрем, — сказал Всяко-Граб. — Он будет с тобой во сне, скрытый. Тогда останется только дать ему хорошего пенделя.

— Под пенделем ты понимаешь…

— Срубание главы обычно хорошо помогает.

Тиффани подумала: «Да, теперь я под впечатлением. Жаль, что не знала».

— И это Волшебная страна? — спросила она.

— Да. Ты мошь сказать, что этот кусок туристам не кажут, — сказал Уильям. — Ты преуспела. Ты победила его. Ты знашь, что то не правда.

Тиффани вспомнила дружелюбного кота и падающую пастушку. Она пыталась послать себе сообщение, она должна была понять…

— Спасибо, что вы пришли за мной, — коротко поблагодарила она. — Как вы это сделали?

— А, мы мошь найти путь куда угодно, даже в сон, — сказал Уильям. — Мы народ-ворье, в конце концов.

Часть дрема оторвалась от дерева и шлепнулась на снег.

— Ни один из них меня больше не получит! — сказала Тиффани.

— Да, верррю. У тебя в глазах убийство, — сказал Уильям с легким восхищением. — Если б я попал в дрем, я б поболе боялся, ну, если б у меня были мозги. Еще многие из них заметят тебя, а некоторые обхитрят. Кроля держит их как охрану.

— Меня не одурачишь! — Тиффани вспомнила ужас того момента, когда тварь надвигалась на нее, меняя форму. Это было самое худшее, потому что это происходило в ее доме, на ее территории. Она чувствовала настоящий ужас от того, что бесформенная туша расползлась по кухне, но здесь же присутствовал и гнев. Это вторглось на ее территорию.

Тварь не пыталась ее убить, она оскорбляла ее…

Уильям наблюдал за ней.

— Айе, ты глядишь больно свирепой, — сказал он. — Ты должно быть сильно любишь своего брата, раз связалась ради него с этими чудищами…

И Тиффани не смогла остановить свои мысли. Я не люблю его. Я знаю, что нет. Он такой… липкий и не может хорошо стоять, и я должна тратить на него слишком много времени, заботиться о нем, а он всегда ревет из-за ерунды. Я не могу с ним поговорить. Все время он только хочет.

Но ее Ясномыслие сказало: он мой. Мое место, мой дом, мой брат! Как смеет кто-то касаться того, что мое!

Тиффани достаточно подросла, чтобы не быть эгоистичной. Она знала, что не такая, какой кажется. Она пыталась думать о других. Она никогда не брала последний кусок хлеба. Это были разные чувства.

Она не была храбра или благородна, или добра. Она поступала так, потому что так было надо, потому что не было никакого способа избежать этого. Она вспоминала:

…Огонек Бабули Болит, медленно плывущий через холмы на морозе в искрящейся ночи или в грозу, грохочущую, как войн. Спасая ягнят от надвигавшегося мороза или вытаскивая барана из пропасти, она замерзала, но боролась и гонялась всю ночь за слабоумными овцами, которые никогда не говорили спасибо и были настолько тупы, что на следующий день опять попадали в ту же неприятность. И Бабуля делала это, потому что не делать это было невозможно.

Однажды они встретили в переулке торговца с осликом. Это был маленький осел, едва заметный из-под тюка, который на него навьючили. И под тяжестью тюка он упал на землю.

Тиффани заплакала, увидев это, а Бабуля посмотрела на нее и что-то сказала Грому и Молнии…

Торговец остановился, когда услышал рычание. Овчарки сели с обех сторон так, чтобы он не мог увидеть обоих разом. Он поднял палку и попытался замахнуться на Молнию, но рычание Грома остановило его.

— Я бы не советовала тебе делать этого, — сказала Бабуля.

Он не был глупым человеком. Собачьи глаза отливали металлическим блеском. Он опустил руку.

— Теперь брось палку, — сказала Бабуля.

Человек бросил ее в пыль так, как будто она стала раскаленной.

Бабуля Болит подошла и подняла ее. Тиффани помнила, что это был ивовый прут, длинный и гибкий.

Внезапно, так быстро, что ее рука расплылась в воздухе, Бабуля дважды резанула человека по лицу, оставив два длинных красных рубца. Он дернулся, но остатки здравого смысла спасли его, потому что собаки уже были готовы наброситься.

— Впредь не делай этого, — вежливо сказала Бабуля. — Теперь я знаю, кто ты, и думаю, ты знаешь, кто я. Ты продаешь горшки и кастрюли, и насколько я помню, они неплохие. Но стоит мне сказать одно слово, и для тебя не найдется работы на моих холмах. Я сказала. Лучше накормить свое животное, чем стегать его. Ты слышишь меня?